Немного истории этого журнала. Эволюция тем затрагиваемых в этом жж важна прежде всего для понимания того, что это не пиар-проект чего-то готового, а именно конструирование Новой религии "в прямом эфире", т.е. если я что-то придумываю или нахожу, то все сюда и записываю, часто даже не до конца понимая всех деталей. И вот чтобы было видно с чего все началось и до какой стадии дошло - небольшой обзор пройденного. ( Collapse )
Дмитрий Быков о богостроительстве (фрагмент из фильма Горький. Живая история. 2008г.) Все ехидство разумеется на совести Быкова и К Леонид Парфенов о богостроительстве (Фрагмент из фильма "Российская Империя" 2003г. (15 серия. Николай II, часть 2)) В принципе, он ехидничает так же…
Масонские ритуалы это конечно круто, особенно на фоне наших губернаторских банкетов, но Богостроительство это все-таки более прогрессивная религия по сравнению с масонским деизмом. Удачная бюрократическая церемония конечно может создать некоторое количество атмосфер, но палитра атмосфер которые может создавать театр намного шире.
Если театральное представление строится по принципу мистерии-ритуала,( Collapse )
— до революции известный черносотенец, которому либерал Короленко даже отказывался пожимать руку, а после революции один из крупных деятелей Пролеткульта.
Конструктивизм вовсе не отрицает искусства. Из того, что какой–нибудь отдельный констр или монстр нашей театральной критики вздумал лягнуть искусство, не следует чтобы скомпрометирована была идея действительного, подлинного конструктивизма. Но чего требует подлинный конструктивизм? Конечно, того, чтобы декорации, сценическая площадка, словом, чтобы вся сцена была сконструирована ладно и логично, совершенно приноравливаясь к данной пьесе.
Краткая история одной из первых удачных попыток создания коммунистической литургии на основе театральной постановки.
http://culture.ru/perfomance/item/147/ Завадский отказался от всего лишнего — можно сказать, вообще почти от всего. «Пьеса вся замешана на быте, и вдруг — пустая сцена, прочь бороды, валенки. Ни декораций, ни костюмов, ни гримов, только детали... А Завадский видел свое и оказался самым ищущим ... среди нас! На премьере ... он обратился со сцены к зрителям (и это стало традицией каждого спектакля) и сказал о том, что именно на этом спектакле он не хочет обычного деления» на зрительный зал и сцену, — описывал Р. Плятт. Новый «Шторм», продолжал актер, был очищен «от всего, что отвлекло бы от патетической темы, от страстной революционной ноты ... с действием, то возникающем в зрительном зале, то перетекающем со сцены в зрительный зал». Завадский хотел со сцены показать спектакль-концерт или, как писал М. Любомудров, даже спектакль-митинг.
Я подозреваю, что в театроведческой литературе об этой постановке еще много написано, но я хочу только обратить внимание на эволюцию советской идеологии на удобном примере пьесы которая ставилась с 20-х годов до 80-х.
В своем враждебном отношении к Луначарскому Билль не знал удержу - вплоть до того, что вывел его в своем "Шторме" в роли заведующего Отделом народного образования (Луначарский тогда был наркомом народного просвещения). В финале пьесы, по требованию Братишки, его приговаривали к расстрелу за бытовое разложение. В начальной авторской редакции "Шторма" этот персонаж носил прозрачную фамилию Чарского. Однако по настоятельному предложению Главреперткома Билль-Белоцерковскому в конце концов пришлось смириться. Перед самой премьерой он переименовал своего Чарского в Шуйского.
И через восемь лет после жестокой расправы с Шуйским в "Шторме" Билль снова обратился к Луначарскому, создав в своем Чадове его посмертный образ: осенью 1933 года, когда "Жизнь зовет" была закончена драматургом, Луначарского уже не было в живых.
Но на этот раз Луначарский пришел в пьесу Билль-Белоцерковского как его друг, близкий ему человек. Он занял в душе и в сознании драматурга место, еще недавно принадлежавшее его Братишке. Чадов стал своего рода духовным вожатым автора на новом этапе его жизненного пути.
Билль - искренний художник. Он пишет обычно только о том, что пережито им, продумано и принято как факт его личной биографии. В лучших своих драмах он берет от жизни лишь то, что его кровно затрагивает и волнует.
Последняя встреча его с Луначарским в образе Чадова и означает примирение вчерашнего нигилиста с многообразным интеллектуальным опытом человечества, поставленным на службу рабочему классу. Это примирение состоялось со значительным опозданием. Билль-Белоцерковский пришел к нему с большими потерями. Благодаря его недоверию к культурному опыту прошлого в этом талантливом художнике очень многое так и осталось невыявленным с должной силой, и путь его в искусстве оброс дополнительными трудностями.
